— Мой успех у женщин. Хоть бы одна собака посмотрела на меня! Хоть бы кухарка какая-нибудь подарила меня любовью… Сколько я получил отказов! Сколько выдержал насмешек, издевательств… Били меня. Одной я этак-то сообщил свой адрес, по обыкновению гипнотизируя ее моим властным тоном, a она послушала меня, послушала, да — хлоп! А сам я этак вот назначу час, дам адрес и сижу дома, как дурак: a вдруг, мол, явится.
— Никто не является? — сочувственно спросил я.
— Никто. Ни одна собака. Ведь я давеча при тебе бодрился, всякие ужасы о себе рассказывал, a ведь мне плакать хотелось. Я ведь и жене твоей успел шепнуть роковым тоном «Старомосковская, семь, жду в десять». А она поглядела на меня, да и говорить: «Дурак вы, дурак, и уши холодные». Почему уши холодные? Не понимаю. Во всем этом есть какая-то загадка… И душа у меня хорошая, и, наружностью я не урод — a вот, поди ж ты! Не везет. Умом меня тоже Бог не обидел. Наоборот, некоторые женщины находили меня даже изысканно-умным, остроумным. Одна баронесса говорила, что сложен я замечательно — прямо хоть сейчас лепи статую. Да что баронесса! Тут из за меня две графини перецарапались. Так одна все время говорила, что «вы, мол, едва только прикоснетесь к руке — я прямо умираю от какого-то жуткого, жгучего чувства страсти». А другая называла меня «барсом». Барс, говорит, ты этакий. Ей Богу. И как странно: только что я с ней познакомился, адреса даже своего не дал, a она сама вдруг: «Я, говорить, к вам приеду. Не гоните меня! Я буду вашей рабой, слугой, на коленях за вами поползу»… Смешные они все. Давеча и твоя жена «От вас, говорить, исходит какой-то ток. У вас глаза холодные, и это меня волнует»…
После долгих усилий я уловил-таки взгляд Воздуходуева. И снова читалось в этом взгляде, что Воздуходуев уже устал от этого головокружительного успеха, и что ему немного жаль взбалмошных безвольных, как мухи к меду, льнущих к нему женщин…
С некоторыми людьми вино делает чудеса.
В 4 года.
Две крохотных девочки сидят на подоконнике, обратившись лицами друг к другу, и шепчутся.
— Твоя кукла не растет?
— Нет… Уж чего, кажется, я ни делала.
— Я тоже. Маленькая все, как и была. Уж я ее и водой потихоньку поливала и за ноги тянула — никаких гвоздей!
— Каких гвоздей?
— Никаких. Это дядя Гриша так говорит: пусто — и никаких гвоздей!..
Серафима, сидящая слева, угнетенно вздыхает:
— А живые дети растут.
— Весело! Сегодня дите два аршина, завтра сто — весело!
— Когда выйду замуж, будут у меня детишки — одна возня с ними.
— Симочка, — шепчет другая, глядя вдаль широко раскрытыми глазами. — А сколько их будет?
— Пять. У одного будут черненькие глазки, a у другого зелененькие.
— А у меня будет много-много дитев!
— Ну, не надо, чтобы у тебя много! Лучше у меня много.
— Нет, у меня! У одного будут розовые глазки, у другого желтенькие, у другого беленькие, у другого красненькие.
Зависть гложет сердце Симочки:
— А я тебя ударю!
Дергает свою многодетную подругу за волосы. Плач. Святое материнство!
В 12 лет.
— Федор Николаич! Вы уже во втором классе? Поздравляю.
— Да, Симочка. Вы говорили, что когда я чего-нибудь достигну, вы… этого… женитесь на мне. Вот… я… достиг…
— Поцелуйте мне… руку… Федор Николаич.
— Симочка! я никогда не унижался с женщинами до этого, но вам извольте — я целую руку! Мне для вас ничего не жалко.
— Раз вы поцеловали, нам нужно пожениться. Как вы смотрите на детей?
— Если не ревут — отчего же.
— Слушайте, Федор Николаич… Я хочу так: чтобы у нас было двое детей. Один у меня от вас, a другой у вас от меня.
— Я бы, собственно, трех хотел.
— А третий от кого же?
— Третий? Ну, пусть будет наш общий.
— Одену я их так: мальчика в черный бархатный костюмчик, на девочке розовое, с голубым бантом.
— Наши дети будут счастливые.
— В сорочках родятся.
— И лучше. Пока маленькие — пусть в сорочках и бегают. Дешевле.
— Какой вы практик. А мне все равно. Лишь бы дети. Святое материнство!
В 18 лет.
Разговор с подругой:
— Симочка! Когда ты выйдешь замуж — у тебя будут дети?
— Конечно! Двое. Мальчик — инженер с темными усиками, матовая бледность, не курит, медленные благородные движения; девочка — известная артистка. Чтобы так играла, что все будут спрашивать: «Господи, да кто же ее мать? Ради Бога, покажите нам ее мать». Потом я ее выдам замуж… За художника: бледное матовое лицо, темные усики, медленные благородные движения, и чтобы не курил. Святое материнство!
В 22 года.
— Я, конечно, Сережа против детей ничего не имею, но теперь… когда ты получаешь сто сорок да сестре посылаешь ежемесячно двадцать восемь… Это безумие.
— Но, Симочка…
— Это безумно! понимаешь ты? До безумия это безумно. Постарайся упрочить свое положение и тогда…
Святое материнство!
В 30 лет.
— Сережа! Мне еще 27 лет, и у меня фигура, как у девушки… Подумай, что будет, если появится ребенок? Ты не знаешь, как дети портят фигуру…
— Странно… Раньше ты говорила, что не хочешь плодить нищих. Теперь, когда я богат…
— Сережа! Я для тебя же не хочу быть противной! Мне двадцать седьмой год, и я… Сережа! Одним словом — время еще не ушло!
Святое материнство!
В 48 лет
— Доктор! Помогите мне — я хочу иметь ребенка!!! Понимаете? Безумно хочу.
— Сударыня. В этом может помочь только муж и Бог. Сколько вам лет?