— Что такое петроградский извозчик?
Кто этого не знает,
На грязном обшарпанном экипаже сидит бесформенное оборванное существо, рычащее, кусающееся и плюющееся.
Право, больно подумать: ведь это наш же русский человек, брат наш по родине, который крестится на каждую церковь, который имеет или имел папу и маму, поминаемую им отнюдь не в приливе сыновней любви.
Это грязное, обшарпанное, ободранное, зловонное существо, сидящее скорчившись на козлах — ненавидит всякого седока острой длительной ненавистью, а седок тоже ненавидит его и — боится.
Что бы сказал лондонец или парижанин, если бы кто-нибудь выпустил на лондонские или парижские улицы несколько тысяч грязных пиратов с грубыми голосами, озверевших разбойников, которые бы подстерегали в глухих местах доверчивых прохожих, усаживали их на особые приспособленные для грабежа тележки и, провезя их для отклонения подозрений несколько кварталов — грабили бы и обирали этих доверчивых прохожих.
Да ведь человека, который организовал бы эту страшную банду, лондонцы давно бы уже повесили во дворе мрачного Ньюгэта или Тауэра по приговору коронного суда. Мы, петроградцы, — почти все нервные, раздражительные люди; 1/4 всей этой нервности вызывается петроградскими извозчиками.
Идете вы по улице. Захотелось вам поехать.
— Извозчик!
Он тускло и равнодушно глядит на спину своей лошади.
— Извозчик!! Свободен?
Такой же бы получился результата, если бы вы звали сфинкса у академии:
— Сфинкс! Свободен?
Молчит, каналья, подлец этакий, чтоб его лихорадка взяла!
— Изво-о-озчик!
Еле заметное движение головы,
— Чего орешь? Занят. Не видишь, что ли.
Это — когда он занят. Вот — когда он свободен:
— Извозчик!
— Пожалуйте! Куда прикажете?
— На Троицкую. (Он стоит на Караванной).
— Рублик пожалуйте, без лишнего,
— Что-о? А по таксе не хочешь ли?
— На кладбище тебя повезу по таксе, вот куда.
Вы, возмущенный, идете дальше. За вашей спиной ставится точка этому краткому разговору:
— Жулик. Туда же.
Подумайте, ведь это наш же брат, русский человек, обычно такой добрый, отзывчивый к чужому горю, ласковый и приветливый,
Кто его сделал таким?
Наверное, городская дума устроила где то под землей тайную школу, и особые инструкторы в тиши ночей тайно учат всему этому извозчиков. На свою же голову.
— Извозчик! Надеждинская, семь гривен.
— Положите полтора.
— А по таксе не хочешь?
— Плевали мы на вашу таксу.
Мыслите логично: городская дума придумала свою таксу, извозчики плюют на нее; значить — они плюют на думу.
Деловому петроградцу приходится целый день носиться по городу на извозчиках. Вопрос: что от него остается вечером после десятка вышеприведенных разговоров. Вот к устранению и разряжению всей этой нервности бедного петроградца и ведется вся сущность моего делового проекта.
Вот мой проект: за день извозчики доводят петроградца, благодаря городской думе, до состояния близкого к истерике.
Избивать каждого извозчика, дабы сорвать злость — некультурно. Да он и не при чем.
Разыскивать какого-нибудь из членов думы — культурно, но хлопотливо. Что же предлагаю я? В Англии сейчас живет негр, бывший знаменитый боксер Джонсон. У него лицо от тренировки — как камень: хоть поленом по нем бей — глазом не моргнет.
Следует выписать этого негра Джонсона, избрать его в члены городской думы и выставить на Невском в особой специально устроенной будке.
И вот, когда у кого-либо из петроградцев, едущих на извозчике, уж очень накипит на сердце — петроградец останавливает на Невском извозчика, соскакивает с экипажа и, подскочив к негру и крякнув, со всего размаха ударяет это твердокаменное чудовище по лицу. Негру все равно (он тренирован), а петроградцу сразу сделается легче, ибо он высказал свое мнение о петроградском муниципалитете — в самой категорической форме Вот мой проект!
С почтением к вам
Петроградец.
Р.S. Содержание негра Джонсона город должен взять на себя, а если откажется — обложить извозчиков.
Петрогр.»
— Господа! — сказал председатель Думы Родзянко, оглядывая нескольких приглашенных им в свой кабинет депутатов. — Господа! Вы, слава Богу, уже не маленькие, господа, и, вообще, пора вам уже подумать о своем будущем… Не все же на шее у Государственной Думы сидеть. Надо быть самостоятельными.
— Мы… стараемся.
— Я знаю. Иначе я и не предложил бы того, что предлагаю сейчас.
Лицо его приняло торжественное выражение.
— Господа! Знаете ли вы, что предполагается учредить кабинет министров из общественных деятелей, облеченных доверием страны!
— Кабинет? Из общественных деятелей? — послышались радостные возгласы.
— Да… Гм!.. Только, видите ли… без портфелей. Понимаете? Да оно, в сущности, к чему эти портфели? Одна возня с ними. Да еще, смотри, украдут — неприятности будут.
— Конечно, обойдемся и без них, — отозвался один добросердечный, склонный на всяческие компромиссы октябрист. — Будем бумаги в руках носить, вот и все.
— То-то и оно. Карманы пошире сшейте, — как вообще министрам полагается. Одним словом, обойдетесь без портфелей.
— Я бы все равно портфеля и не взял, — отозвался сентиментальный прогрессист. — Мне коровок жалко.
— Каких коровок?
— Да из которых портфели делают. Коровок-то убивают ножичком, шкуры с них снимают и портфели шьют.
— Какое безобразие! — ахнул кто-то. — Звери, а не люди.