Слышались только краткие возгласы: «Тебе сдавать! Тройка! Ты остался!»
Громов предъявил Подходцеву «тройку», состоящую из семерки, восьмерки и короля, и заметил:
— Сколько она у нас уже живет? Вторую неделю?
— Да, — подтвердил Подходцев, рассеянно покрывая короля валетом и принимая семерку с восьмеркой. — Девятый день.
— Первые два дня она тебя с собой брала, когда ездила по делам, а теперь все сама да сама…
— Может, она боится затруднять Подходцева, — задумчиво предположил Громов, набирая из колоды сразу семь карт.
— Не симптоматично ли, — криво усмехнулся Подходцев, — что ты, Громов, как раз в эту минуту остался в дураках.
— Ты предполагаешь, что в эту минуту? — злобно подхватил Клинков. — Я думаю — раньше.
Громов бросил карты на пол и вскочил с места.
— Ну, так я же вам скажу, что вы оба свиньи и самые грязные лицемеры. Как?! Вы меня упорно называете глупцом, упорно смеетесь надо мной… А вы?!! Ты, Подходцев, разве ты не пробродил от семи до девяти часов вечера по нашей улице?!
— Я папиросы покупал!
— Два часа? За это время можно купить целую табачную фабрику!! А Клинков?! Раньше он сравнивал детей с клопами, говорил, что они «заводятся» и что их нужно шпарить кипятком — что заставляет его теперь возиться с девочкой, как нянька? Откуда этот неожиданный прилив любви к детям?!!
— Я всегда любил ухаживать за детьми, — попробовал вставить свое слово Клинков в этот шумный водопад.
— Да! Когда им было больше восемнадцати лет! Разве я не вижу, что Подходцев все смотрит в потолок да свистит какую-то дрянь, а когда она приходит, он расцветает и прыгает около нее, как молодой орангутанг. Разве не заметно, что Клинков, под видом сочувствия к ее горю, то и дело просит «ручку» и фиксирует поцелуй так, что всех тошнит… И вот, оказывается, что вы оба правы, вы в стороне, а я — неудачный ухаживатель, предмет общих насмешек… и… и…
— Выпей воды! — холодно посоветовал Подходцев.
— К черту воду!!
— Мне эта истерика надоела, — сверкнув глазами, заявил Подходцев. — Я сейчас ложусь спать, и, если кто-нибудь еще вздумает оглашать воздух воплями, я заткну тому глотку своим пиджаком.
— Вся эта история чрезвычайно мне не нравится, — заявил вдруг тихо сидевший на своей кровати Клинков. — В воздухе пахнет серой и испорченными отношениями. Эта атмосфера не по мне. Вы как хотите, а я уеду. Сыт я по горло. Завтра сообщу свой адрес, а сегодня — прощайте.
Подходцев язвительно улыбнулся…
— Ага! Опять к дяде?
Клинков, не обращая на эти слова никакого внимания, сказал с озабоченным видом:
— Если девчонка вдруг проснется, пока мать не пришла, и начнет плакать, заткните ей рот мармеладом — у меня тут на шкапу для нее припасена коробка… Заверьте ее, что мать вернется с минуты на минуту. А то терпеть не могу этого визга.
— Да ведь тебя тогда все равно уже не будет!
— Ну, знаете, если такое сокровище раскричится, так и через три улицы слышно!.. Ну, вот и готово. Ничего, Громов, я сам. Чемодан не тяжелый.
В этот момент на площадке раздались шаги, и в дверь кто-то постучался.
— Она — пролепетал Клинков и, весь вспыхнув, без сил опустился на чемодан.
— Войдите!
В комнату вошел человек, по внешнему виду очень смахивавший на денщика.
— Первые его слова, — шепнул Подходцеву Громов, — будут: «Так что…»
— Так что, — сказал денщик, — барыня кланяются, и вот от них записка, сами же они в своем местонахождении, уехамши.
Подходцев, как человек с наибольшим самообладанием и авторитетом, прочел записку и засмеялся:
— Распаковывайся, Клинков!
— А что?!
— Дайте полковнику на чай и отпустите его. До свиданья, полковник!
— Вот, господа, ценный автограф: «Извините, что прощаюсь не лично, а письменно. Зайти к вам не могу. Почему? — секрет. Спасибо вам за хорошее отношение. За вещами пришлю, а Валю отведите к папе. Может быть, вы когда-нибудь меня поймете… Преданная вам М.».
— Та-а-ак… Заметь при этом, что вещи у нее поставлены на первое место, а Валя на второе, — скорбно заметил чадолюбивый Клинков.
Громов пожал плечами:
— Ну, это ничего не доказывает. Она, вероятно, была очень взволнована.
— Бедный ребенок, — прошептал Подходцев.
— Бедная мать, — сказал Громов.
«Бедный Клинков», — подумал про себя эгоист Клинков.
— Клинков! Ты заменял девочке мать, ты и веди ее к отцу!
— Да, но ведь я не знаком с ним, а вы знакомы.
— Знаешь?.. Такое знакомство, как у нас с ним, всегда проиграет перед незнакомством, — заметил, успокоившись раньше других, Подходцев, хотя губы его нее еще дрожали. — Ну, в таком случае пойдем втроем.
— Как, ты не спишь? — удивился Клинков, зайдя в маленькую комнатку.
— Да, ты мне рассказал такую страшную сказку, что я не могла заснуть.
— Все к лучшему, мой юный друг, — сентенциозно заметил Клинков, натягивая ей чулочки. — Страшная сказка пришлась кстати.
— Куда мы? — удивилась девочка.
— К папе. Видишь ли, там, собственно говоря, мама… то есть ее еще нет, но когда-нибудь она придет. Да! Наверное. Этим всегда кончается — верь мне, цыпленок, — так говорит мудрый Клинков…
Кандыбов уже собирался спать, когда раздался звонок в передней, и три друга, эскортировавшие крохотную девочку, предстали перед изумленным хозяином.
— Что это значит? — сурово спросил он.