— Противно все это. А?
— Тошнехонько. Вышитые салфеточки, на чайнике вязаный гарусный петух…
— Верно. А Подходцев лежит в халате на диване, курит трубку и заказывает кухарке на завтра обед.
— А сбоку полотеры ерзают по полу, стекольщики вставляют стекла, а в углу мамка полощет пеленки.
— С ума ты сошел? Они всего два месяца как поженились!
— Ну да, — скептически покривился Клинков. — Будто ты не знаешь Подходцева. Так пойдем?
— Черт их знает. Правда, что там накормят. А я с утра ничего не ел.
— Красивая она, по крайней мере?
— Клинков!
— И о чем с ними говорить, спрашивается?
— Сейчас видно, что ты не бывал в хорошем обществе. Ну вот, предположим, приходим мы… «Здравствуйте, как поживаете?» — «Ничего себе, спасибо. Садитесь». Сели. Оглядываемся. «Хорошая у вас квартирка. Не дует?» — «Что вы, что вы!» — «С дровами?» — «Без дров. А за дрова теперь так дерут, что сил нет». — «Да, уж эти дрова». — «Можно вам чаю стаканчик?» — «Пожалуй». Понимаешь? Этакая нерешительность: «пожалуй». Могу, мол, и не пить. А то ведь я тебя знаю… Предложишь тебе чаю, а ты хлопнешь себя по животу, да еще подмигнешь, пожалуй: «Ежели с ветчиной да с семгой, то я и полдюжины пропущу».
— Гм… да. Может, там речи какие-нибудь за столом нужно говорить?
— Какие речи?
— Ну там по поводу брака; «ум, мол, хорошо, а два лучше».
— Там будет видно. Только ты уж не забудь, когда войдем, ручку у нее поцеловать.
— На этот счет я ходок.
— Еще бы. Сколько побоев принял — пора научиться. Кстати… могу тебе дать три совета: на ковер не плюй, в самовар окурки не бросай и, если будешь есть крылышко цыпленка, — руки потом об волосы не вытирай.
— О свои не буду. А об твои готов хоть сейчас.
Переругиваясь, эти странные друзья принялись за свой туалет.
Подходцев, видимо, немного конфузился своего нового положения. В передней встретил Клинкова преувеличенно шумно.
— А-а!! Клинище-голенище… Здравствуй, старый развратник! Давно пора… А где же Громов?
— Он там… на площадке.
— Почему?
— Стесняется, что ли. Капризничает. Не хочет идти.
Подходцев выглянул из дверей и увидел Громова, с громадным интересом и вниманием читавшего дверную доску, на которой было ровным счетом написано три слова.
Затратив на чтение время, достаточное для просмотра газетной передовицы среднего размера, Громов обернулся и увидел Подходцева.
— Чего ж ты остановился тут, на площадке, чудак?!
— Я сейчас. Отдохну только тут немного… Почитаю.
— Иди, иди. Нечего там. Вот, господа, позвольте вас познакомить с моей женой: Наталья Ильинишна.
Клинков прищелкнул лихо каблуком и стремительно клюнул красным носом узкую душистую ручку. Громов томно поднес другую ручку к губам и с некоторой натугой проворчал:
— Хорошенькая у вас квартирка…
— Осел, — толкнул его тихонько в бок Клинков. — Мы же еще в передней.
Перешли в гостиную.
— А, действительно, прекрасная квартирка, — воскликнул Громов с преувеличенным восторгом. — И много, скажите, платите?
— Сто десять.
— С дровами?
Подходцев не удержался.
— До вашего прихода квартира была без дров; теперь — с дровами.
— А была, ты говоришь, без дров, — спросил Клинков. — Можно подумать, что ты никогда не бываешь дома…
— Пойдемте пить чай, — сказала хозяйка, выглядывая из столовой.
— Что ты говоришь! — ахнул Подходцев. — Неужели это правда? Откуда ты это взял? Неужели сам придумал? Наверное, кто-нибудь сообщил?
— Ну, покажи же нам свою квартиру, — подтолкнул Клинков Подходцева. — Я думаю, изнываешь от желания похвастаться благополучием…
— Да что ж вам показывать… Вот это столовая.
— И верно. Столовая. Все в аккурате. А где гарусный петух, который на чайник нахлобучивают?
— Петуха нет.
— Упущение. А гардиночки славные. Прямо сердце радуется. И салфеточки вышитые.
— Ты, кажется, грозил мне, что будешь в них сморкаться…
Клинков вспыхнул и отвернулся от Натальи Ильинишны.
— Не выдумывай, Подходцев.
— Да уж ладно. Это вот мой кабинет.
Громов похлопал ладонью по спинке кресла:
— Кожа?
— Она самая.
— Здорово пущено. А чернильница-то! Когда я помру — поставь ее над моей могилой. Совсем как памятник. А книг-то, книг-то! Каждая небось с переплетом рубля по три…
— И все десять заплатишь, — подхватил Клинков с непроницаемым выражением лица.
— А ковер-то! Фу-ты ну-ты…
От яркого ли света или от чего другого, но тени на скулах Громова сделались резче и обозначились двумя темными впадинами. И голос, несмотря на наружный восторг, изредка вздрагивал и срывался.
— Ты похудел, Громов, — мягко заметил Подходцев. — Как дела?
— Дела? Замечательны. Денег так много, что мы стали вести с Клинковым грешный образ жизни, что, как известно, ведет к похудению.
Перешли в гостиную.
— Это вот гостиная, — отрекомендовал Подходцев.
— Как ты не спутаешься, — удивился Клинков. — Каждую комнату узнаешь сразу.
Наталья Ильинишна окинула хозяйским взглядом преддиванный столик и удивленно спросила:
— А куда же задевался альбом?
Подходцев смутился.
— Да я его… тово… положил на этажерку.
— С чего это тебе вздумалось? Всегда лежал на столе, а ты вдруг…
И безжалостная жена извлекла откуда-то и положила на стол пухлый плюшевый альбом, точно такого вида, как описывал его ядовитый Клинков перед женитьбой Подходцева.